траву. Несколько минут прошли в тишине. Я подставлял лицо солнечным лучам, дышал полной грудью. Полина неожиданно зашевелилась. Не знаю, подействовал на нее так свежий воздух или лирика полей, но она, с тихим вздохом, положила голову мне на колени. Я замер, боясь лишний раз пошевелиться и молясь про себя: "Только бы не встал!" Грудь Полины плавно вздымалась и опускалась, глаза закрыты, казалось, она уснула. Я смотрел на ее грациозные руки, изящные колени, прохладные губы. Остановись, мгновение, и длись вечно. Сюда бы отлично подошла какая-нибудь любовная баллада Синатры
Неуверенной рукой я коснулся пахнущих чистотой волос Полины. Я мог бы собраться с силами, наклониться, поцеловать ее. Но не собрался, не наклонился и не поцеловал. Лишь продолжал гладить по голове.
Полина зашевелилась и открыла глаза.
— Думал, ты спишь, — сказал я, убирая руку.
— Нет, просто лежала.
— Удобно?
— Ты не представляешь, как, — улыбнулась она.
— Охотно верю.
Мы оба хмыкнули. Потом она вдруг спросила:
— А что ты помнишь о детстве?
— Много чего. Почему ты спросила?
— Просто детство — это будто другая жизнь. Ты был другой, мир был другой, да вообще все было другое.
— Хочешь, чтобы я рассказал?
— Расскажи, что тебе больше всего запомнилось.
— Больше всего… Блин, не знаю, почему, но в голове сразу всплывает один момент. Раньше, недалеко от нашего дома было поле ржи. Помню, я увидел его в первый раз. Взобрался тогда на небольшой пригорок, и оно бесконечностью раскинулось передо мною. Ему не было края, так мне тогда казалось. Все эти золотые колосья, которые качаются на ветру, а Солнце заливает их своим светом, это было… красиво.
— Действительно красиво.
— Представила?
— Ага.
— Ну, а тебе было хорошо в детстве?
— Да, лучше всего, — Полина мечтательно закрыла глаза, — я очень любила рисовать. У меня был такой красивый набор акварели, и я каждый день рисовала что-нибудь новенькое.
— Что?
— Всякое. Мне нравилось рисовать море. У мамы вроде до сих пор сохранился один из моих рисунков, там мальчик стоит на берегу и смотрит вдаль.
— Ты, небось, еще и прилежной отличницей была.
— Не угадал. Оценки у меня всегда были не очень.
— Отвлекалась? О мальчиках думала?
— Нет.
— Нет?
— Ну… думала, но по-другому.
Я усмехнулся:
— И как же?
— По-другому. Хочешь, расскажу про свою первую любовь?
— Давай.
— Мне было тринадцать. Я тогда приехала на юг к родственникам, и по соседству жил мальчик — Артур. Он был смуглый и высокий. А еще волосы у него были кудрявые и торчали в разные стороны.
— И что, он тебе нравился?
— Нравился… Я до сих пор помню его длинные красивые пальцы.
— Длинные пальцы… — задумчиво повторил я.
— Ну да, а что?
— Он до тебя дотрагивался?
— Я ему не позволяла.
— Правда?
Полина не ответила, смущенно отведя глаза. А я решил лишний раз не допытываться.
Затем она сказала:
— Дотрагивался, но иначе.
— Всё у тебя иначе. И как это было?
— Ну… я как-то сидела на скамейке и читала. Он подошел ко мне, взял за руку и прислонил к своей ширинке. На нем были такие тоненькие шортики, и я во всех подробностях ощутила его… ты понял.
— Член.
— Ну да.
— Любовь так любовь.
— Ну, а ты сам? Расскажи о своей первой любви.
— Да рассказывать-то нечего.
— Как это? Не было девочки, девушки, которая бы тебе очень нравилась, так что сердце начинало биться чаще, когда ты ее видел?
— Не было… — сказал я, а про себя подумал: "...пока не встретил тебя".
— Хорошо, а в школе ты с кем-нибудь встречался?
— Да. Она была из параллельного класса.
— Как ее звали?
— Рита. У нас, можно так сказать, был классический школьный роман. Гуляли, держались за ручку, целовались.
— А секс?
— И секс был.
— Вы расстались? Почему?
— Ну как-то вот так… Не знаю. Это было несколько лет назад, я тогда мало что в жизни понимал. Да и сейчас тоже.
— А мне кажется, ты очень многое знаешь.
— Но не про то, что действительно важно.
— Ты считаешь себя глупым?
— А ты так не думаешь?
— Тебе правда так важно знать мое мнение?
— Да.
— Нет. Не считаю. Мне наоборот кажется, что ты очень умный и интересный человек.
Стоило бы повесить на ближайшем дереве табличку: "Здесь, такого-то числа, Артем был предельно счастлив", чтобы запечатлеть этот момент навсегда. Я улыбнулся Полине и вновь погладил ее по голове. Меня переполняла радость. Значит, она тоже чувствовала эту связь между нами, иначе никогда не сказала бы подобного.
— Спасибо.
— А по поводу того, что действительно важно… Знаешь, мне кажется, мир — сумасшедшая штука. И все в нем лишено смысла, кроме верного тебе плеча, на которое можно положить голову и поплакать в ванне, наполненной горячей водой.
Так вот же это самое плечо. Мое плечо. Совсем рядом. Стоит лишь протянуть руку.
Но вслух опять ничего не сказал.
На обратном пути я почувствовал странное и малознакомое ощущение — мне не хотелось отпускать Полину. Я и раньше думал о ней постоянно, но теперь это была уже не просто похоть, а нечто большее. Настоящее чувство. Оно распирало меня изнутри. Похоже, я влюбился.
7
Все-таки порой я удивлял сам себя. Лежа на кровати, уже третий раз подряд слушал альбом "Unknown Pleasures" группы Joy Division 1979 года. Обычно мне подобная музыка не особо нравилась, но это другой случай. Она оказывала на меня странное гипнотическое влияние. Я будто входил в транс. Наверное, играл роль и тот факт, что Йен Кертис — солист — покончил с собой через год после выхода этого альбома. Прокручивая в голове этот факт, я находил в песнях группы все новые для себя смыслы. Правда, в основном какие-то депрессивные.
Моей любимой песней была "Shes Lost Control". В припеве Кертис пел: "Она потеряла контроль / Она потеряла контроль опять". Мне вспомнился прошедший день. Мы лежали на траве, и я снова читал Полине Мураками. Потом разговаривали. Я отпускал дурацкие шуточки, а она с улыбкой шлепала меня каждый раз по ноге. Как бы мне хотелось, чтобы она тоже потеряла контроль. Потеряла и накинулась на меня с жаром и пылкостью, целуя везде, где могла достать. Полина жаждала этого, я был уверен, просто сдерживала себя.
На следующий день мы поехали на озеро. Жара стояла страшная, с каждым днем температура росла на градус. Видимо, в конце концов мы все просто сгорим. Такой вот бесславный конец человечества. Хотя и чертовски поэтичный.
Всю дорогу отец ни с того, ни с сего травил байки из своей юности, а потом поставил "Losing My Religion" группы R.E.M., и салон заполнил голос Майкла Стайпа.
Мы доехали до места, я вылез из машины и потянулся. Солнце обжигало подбородок. Существование озера Верхнее, куда мы приехали, всегда меня забавляло. По одной простой причине — в ближайших окрестностях не было никакого Нижнего озера. Получалась какая-то глупость. Уж не знаю, что это: приступ топографического кретинизма или просто чья-то шутка.
Однако место это было удивительно красивым. Вытянутое и не особо глубокое озеро находилось по соседству с белоснежной церковью. По правому берегу, на небольшом возвышении, стояли яркие, будто нарисованные домики, а вода была такой прозрачной, что можно было разглядеть рыбок, плавающих по дну.
Я снял футболку с шортами и подошел к Полине, которая присвистнула, окинув меня взглядом:
— А я-то думала, ты тощий. Но нет, — сказала она, деловита забирая волосы резинкой, — даже пресс есть.
Я улыбнулся и ничего не ответил. Ну, не говорить же, что уже давно рассмотрел ее тело во всех подробностях.
Вода еще не успела достаточно прогреться и была прохладной. Я медленно, охая и ахая, вошел сначала по колено, потом по пояс. Обернувшись, я махнул Полине, мол, все ок, но она лишь помотала головой и сморщила свой хорошенький носик. А потом наши отцы с криками забежали в воду и нырнули с головой. Дабы не отставать от старшего поколения, я последовал их примеру. Полина тоже.
Мы долго не вылезали на берег, плавая туда-сюда, брызгаясь и выдумывая всякие штуки. Даже нашли деревянный плот в зарослях камыша и стали прыгать с него в воду. Но, в конце концов, маме показалось, что я через минуту умру от переохлаждения, и она заставила меня передохнуть. Будто я дитё малое. Накинув полотенце на плечи, я отошел в сторонку, открыл с характерным звуком бутылку "Колы" и сделал пару глотков.
Народу прибавилось с тех пор, как мы приехали. Взрослые, дети, подростки.